ну вот. и я говорю с людьми
из зоны военных действий.
а по какому, собственно?
по собственному желанию,
чужому неравнодушию,
глубинному единению,
по праву моей профессии,
по опыту и без опыта,
по скайпу, вотсапу, вайберу,
всему, чему научилась,
а главное — потому, что мы
по образу и подобию,
нельзя об этом забыть.
ну вот. а что они говорят?
одно и то же и разное —
страх и окаменение,
бесстрашие и безумие,
тревога, тревога, паника,
нет паники, только есть не могу,
лекарства уже кончаются,
едой запаслись с соседями,
я волонтер, мама сердится,
брата призвали, я дома одна,
пока интернет работает,
пока есть свет и вода и газ,
мы все в подвале четвертый день,
мы вырвались и в другой стране,
а дочь часами криком кричит,
мне бывший приносит еду три дня,
а вдруг ему не захочется,
а я в инвалидном кресле,
а мне уезжать или переждать,
а вдруг обстреляют на том шоссе,
а я из дома не выхожу,
в обстрелы прячемся в коридор,
там все-таки нету внешней стены,
а я беспокоюсь за сестру,
мы все здесь вместе, она там одна,
там не застрелят, там рот заткнут,
а я все плачу — девятый день,
и оставаться или бежать,
мама не хочет, дети не спят,
и воздуха нет, и нечем дышать…
а что я на это могу сказать?
молчу. задаю вопросы.
пытаюсь понять, к кому еще
обратиться за помощью
и говорю об этом,
и слушаю. слушаю. слушаю.
и снова и снова прошу дышать.
и сама дышу вместе с ними
и с каждым из них по отдельности.
потом заканчиваю разговор,
пытаюсь вспомнить, кто это — я
и как меня зовут,
и все начинаю заново.
в общем-то это одно и есть:
выдохнуть и вдохнуть.
Comments are closed